От объятий появляются не дети, а кошка с собакой
Собаку они завели, потому что её хотел Лоуренс – верного друга, который будет встречать по вечерам на пороге дома, который будет греть бока по утрам, а ещё который будет любить и быть верным. Лоуренсу этого не хватало, а потому они взяли из приюта самого большого пса, который там был (и не важно, что у него были проблемы с лапами – совместными усилиями лапы были вылечены, а вместо испуганного животного у них появился верный товарищ).

Кошку они завели, потому что её хотел Клод – независимое существо, которое уважает твое личное пространство, имеет свой немного высокомерный характер, но, в общем то, готово идти на контакт и «так уж и быть, ты мне нравишься, НО НЕДОЛГО». Клода вполне устраивают «отношения взаимоуважения», да и находить общий язык с кем-то своенравным ему привычно.

Только вот пес больше любил Клода: именно он водил его на прогулки, когда Лоуренс выбирал «поспать ещё пять минуточек»; именно он давал больше угощений, потому что тупо не знал, как найти общий язык с питомцем, кроме языка «сладостей». Клод уставал от обильного интереса пса к его персоне – ему надо работать, но пес так не считал, ему хотелось внимания. А Лоуренс ревновал, причем непонятно кого – ЕГО пса или ЕГО Клода.

Только вот кот больше любил Лоуренса: видимо, видел в нем такое же своенравие и считал это вызовом. То специально привлечет внимание, что-то уронив рядом, то громко просит еды, когда Клода нет дома. Кот знал – ему не надо завоевывать любовь Клода, потому что она чувствовалась в каждом нежном прикосновении к кошачьей макушке. А вот любовь Лоуренса надо было заслужить, но в случае кота – добиться не самыми тактичными способами, через раздражение и «да иду я, иду, чо орешь». Лоуренс  уставал, потому что кот занимал место на его коленях и шипел на пса, если тот претендовал на его место. И изменить ситуацию никто не мог. А Клод ревновал, причем непонятно кого – ЕГО кота или ЕГО Лоуренса.

Семья – это не обязательно много родственников и дети. Иногда семья – это развалившийся на диване дремлющий Лоуренс, лежащий на его груди кот и греющий его ноги пес.

От этой картины у Клода что-то сжимается внутри и он почти что готов рыдать. Он успокаивающе проводит по мягкому уху пса, носом ведет по макушке кота, как делают мамы-кошки по отношению к своим котятам, и почти невесомо дотрагивается губами до лба Лоуренса.

Все трое улыбаются – кто как умеет.

Прошу прощения, все четверо.

Холодные руки

У Клода самые холодные руки во всем приюте.

«Серьезно, ужас какой-то», - шепчет Лоуренс ему на ухо, когда Клод пальцами забирается к нему под футболку. В отчаянной попытке согреть окоченевшие ладони. Как будто одно человеческое тело может растопить ледники. Лоуренс расценивает это как приглашение и прижимается губами куда-то в район шеи.

У Клода тают айсберги и он жмурится от приятного покалывания. Если кого-то можно обвинить в глобальном потеплении и тающих льдах, то только Лоуренса и его чертовски горячую кожу. Лоуренса, который сидит на коленях Клода, в темноте 305-ой комнаты, после отбоя, сверкает своими золотыми глазами, и которому надо быть максимально тихим, потому что, хоть они и спрятаны за самодельной шторкой нижнего яруса двухэтажной кровати, у них все ещё есть шансы попасться.

У Клода в голове всё плывет вместе со льдами на кончиках пальцев. Человек, которого он обнимает – отличный учебник по анатомии, поэтому ладонями он прокладывает маршрут и проговаривает про себя: пояснично-грудная фасция, наружная косая, широчайшая, нижняя задняя зубчатая… В поиске тепла он неосознанно сжимает кожу на спине, от чего Лоуренс дергается и слишком шумно выдыхает. Они встречаются глазами и Науэлл улыбается, качает головой: им нужно быть тише. Квин кивает и дрожит, когда ногти проходятся по позвоночнику. У ученого всегда получается придумывать какие-то особенные пытки, а ему, бедному-бедному Лоуренсу, приходится терпеть издевательства над собой. Жмуриться от губ на ключице, от языка на своей шее, от исследующих рук на лопатках, от шального укуса за мочку уха. Клоду становится мало тепла, он снимает футболку с Квина и прижимается к нему всем телом, согреваясь, как от батареи.
Бедняга Лоуренс, ему точно не позавидуешь.

Клоду вообще так то чужд физический контакт: в бытовой жизни он максимально его сторонится, а моментов с возлюбленным у него раз-два и обсчитался. Для Клода это не столько момент страсти, сколько момент учебы: что будет, если с нажимом провести пальцами по талии? А если поцеловать в уголок губ? А если прихватить кожу у основания шеи? Он понимает, что в таких вопросах у Квина наверняка больше опыта, но хэй, Науэллу тоже интересно. Как ему ещё узнать, если не опытным путем?

От «опытного пути» у Лоуренса сбивается дыхание, он закидывает руки на плечи Клода и откидывает голову назад, открывая «площадку» для дальнейшего обучения. Не прерывает, не перехватывает инициативу, потому что в любой момент Науэлл может всё это оборвать (так уже было, и Квину это максимально не понравилось).

В какой-то момент кажется, что он умрет прямо на месте, на коленях ученого, настолько его старательно изучают и распаляют огонь в груди и там, снизу. Лоуренс почти умоляет прикоснуться к нему, но Клод оказывается быстрее, и одна из рук перемещается со спины на живот и царапает в районе пупка. У Науэлла немного другие потребности, но он знает, что его нужды отличаются от нужд партнера, а потому старается сделать всё максимально тактично, аккуратно и правильно.

Квин даже сожалеет в какой-то момент, что опустил глаза вниз, потому что рука Клода, которая оттягивает пояс пижамных штанов, становится настолько невероятной картиной, что выжигается на обратной стороне век Льва. Ему кажется всё это настолько невозможным, настолько заставляющим сердце заходиться в лихорадке, что на полном серьезе начинает подумывать, что умрет от сердечного приступа, от переизбытка возбуждения и эмоций. Одна ладонь Клода закрывает Лоуренсу глаза, а другая лезет в рот, к языку, чтобы смочить пальцы слюной. У Науэлла буквально ноль познаний в этой области, но он догадывается, что по мокрому скользить будет легче и приятнее. А потом мокрыми пальцами дотрагивается до члена Квина и внимательно следит за реакцией. Проводит медленно, изучающе, мучительно долго. Кое-кто не выдерживает пытку, закусывает губу и сам толкается навстречу ладони, а Клод принимает правила чужой игры и старается сделать так, чтобы партнеру было хорошо.

В голове немного барахлит. Вокруг так тихо, что Клод почти слышит, как бьет по ушам собственный пульс. Прекрасное ощущение полного контроля над ситуацией и отсутствия контроля над чем-либо вообще. Он не испытывает того же самого, что испытывает сейчас Лоуренс, с рукой ученого на своем члене, но Клода пьянит осознание, что ему вот так отдаются, что он делает всё правильно, что в его руках чужое удовольствие. Восхитительно. Ни на что бы не променял.

Он плохо соображает, и кажется, словно потолок кружится над ними. Слишком близко; его тепло заразительно, и не хочется отпускать его от себя ни на миг. А ещё он чувствует чужие искры через прикосновения. Не объятия, а маленькая локальная электростанция.
Лоуренс направляет его, шепчет какой-то дикий бред, и Науэлл вынужден закрыть его рот рукой. Сказано же – надо молчать. Квин жмурится и кусает ладонь снова и снова, как будто это может заглушить то, что рвется из него наружу. Он дрожит, задыхается, рвется, подстраиваясь под ритм движений, и пытается впитать в себя каждую секунду этой ночи. Клод считает, что он молодец. Горящие глаза Лоуренса, которые смотрят на Науэлла из-под полуприкрытых век подтверждают – Клод молодец, Клод всё делает правильно.
В руках Клода – и бомба, и спусковой рычаг к взрыву. «Какой отвратительный эвфемизм» - шальная мысль, упорхнувшая быстрее, чем быть замеченной. Он убирает ладонь со рта Лоуренса и целует, жадно и собственнически, оттягивая губу и чуть ли не вгрызаясь в партнера. И, кажется, от этого у Квина сносит крышу окончательно.

Его тело словно вот-вот взорвется, и это напряжение, эту стрелу удовольствия чувствует даже Клод. Лоуренс резко отстраняется, выгибается до хруста в позвоночнике, и ноет, изливаясь в руку Науэлла, запрокинув голову назад, сладко, томно, вцепляясь в светлые волосы ученого, как в спасательный круг. Его мир рушится, как крепость из лего, но как же это красиво.

Это так восхитительно и так прекрасно, что Клод улыбается, пока Лоуренс в его руках обмякает, тяжело дышит, словно после марафона. Успокаивающе гладит по спине и волосам, носом ведет по виску, словно обнимает не человека, а большого сытого кота. Минута, две, три… Он готов греться о свою личную батарею всю оставшуюся вечность, но ей неймётся, её руки тянутся к поясу штанов Клода. И ученый мягко их отводит, качает головой, встречая решительный и одновременно жалостливый взгляд золотых глаз.

«Но ведь ты тоже….» - Лоуренс хмурится, смотрит вниз и понимает, что Клод… что Клод нет.

«Потом об этом поговорим», - нежно целует в щеку, убирая пряди со лба, - «Сейчас, думаю, ты хочешь спать».

Монетка

Клод невообразимый дурак, но зато у него отлично получается выщелкивать из монеты в руках яркий и оглушающий звук. Возможно, он оглушает и звучит так громко только для Клода, который сидит, пялясь в одну точку в темноте, но даже если это только для одного человека – все равно неприятно. Но Клод – дурачок, а потому он продолжает перебрасывать монетку из ладони в ладонь, издавая ею щелчки, даже если самому не нравится звук.

Он много что продолжает делать из того, что ему не нравится.

Он продолжает работать на систему банд. Он старается ради Патрисии, которая совсем недавно стала «Королевой» их маленького балагана. Он понимает, как ей тяжело на этом посту – нужно принимать решения и нести ответственность за всех. Он помнит Патрисию-актрису-на-сцене, но не Патрисию-Королеву. Последняя всё ещё не уложилась в его голове. Но личная привязанность к девушке побуждает его слушаться этой странной бандовой иерархии.

Щелчок монетки.

Он продолжает работать над усилителями, блокаторами, странными энергетиками. Продолжает пробовать их на живых! людях. Даже на себе. Это может защитить его и его банду. Если бы не эти дурацкие войны, то ему бы не пришлось делать столь негуманных вещей. Серьезно, по окончанию учебы они все могут вешать на грудь медаль за боевые действия и за то, что выжили. А еще сдать экзамен на знание политических систем. Потому что если есть банды и войны – есть и политика, есть и внешние/внутренние экономики, есть и устрои. Есть всё то, что написано в абзацах учебника истории.

Щелчок монетки.

И с одной стороны они пишут историю приюта и это можно назвать «интересными временами». Но ему очень хотелось в «не-интересные». В скучные. Когда все в перемирии друг с другом, молча занимаются своими делами и живут только своей жизнью. И никак не жизнью банды.
Когда несешь ответственность только за себя. А не ещё за одну четвертую часть учеников, которые составляют твою банду.
Кстати, об ответственности.

Монетка щелкает и перелетает в ладонь, неприятно порезав кожу рядом с заусеницей.

Он же несет ответственность и за тех, кто ему близок. Он не хочет признавать, но в последнее время таких людей на одного больше. И самое проблемное было в том, что он был не в банде Клода. То есть ученый не может дотянуться и защитить, если что-то пойдет не так.
Щелчок. Щелчок. На монетке остаются кровавые пятна.

Он может защитить от влияния своей банды, Сов, но совершенно точно не может оберегать от того, что происходит в его банде, от его терок с Жуками и Шакалами, от его положения в огромном приюте, от того, какую именно нишу он занял своими навыками и поведением.
Щелчок. Красная капля стекает в центр ладони.

Нет, конечно, есть вариант забрать его под свое крыло в свою банду. Изнутри присматривать за ним проще. Это очень, очень соблазнительный вариант.

Щелчок.

Только вот Совы – самая не авторитетная банда, самая в ущемленном положении на данный момент. И приводить в неё кого-то – равно подставлению под удар. Он даже не Король, чтобы иметь достаточно влияния для оберега одного единственного человека. Так что кое-кому категорически нельзя переходить в Совы. Потому что это сделает всё только хуже.

Щелчок.

Собственная беспомощность душит. Неспособность повлиять на события выводит из себя. Количество возможных исходов событий, которые невозможно просчитать, застревают в горле и хочется зайтись в оглушающем глухом кашле. Не настолько оглушающем, как звук монетки, но…

Щелчка не происходит и периферическим взглядом Клод видит, как пальцы не ловят летящую пластинку. Она пролетает мимо, стукается о стол и падает куда-то под него. Медленно переводит взгляд на руки, а они все в крови – он сильно повредил кожу рядом с ногтем, как раз в том месте, куда попадала монетка. Осознание боли доходит до него только сейчас, и он морщится. Не ведущая рука – и славно.
Клод встает за аптечкой и не может найти под столом монетку.

Трель синицы

Первое, что узнает Лоуренс, что родителей Клода зовут Лилиан и Бьякуя. И что Клод на одну четверть японец, по отцовской линии, потому что раскосые глаза у Бьякуи проигнорировать категорически нельзя. Он бы даже пошутил, что понятно тогда, почему Клод такой умный, «ох уж эти азиаты», но не шутит, а только благодарит гостеприимную чету Науэлл. И очень долго задерживает взгляд на Клоде, который стоит в дверях и поджимает губы.

О да, он старался сбежать от ощущения, что он лишний в своем доме, сбежал в чужой, и оказался здесь не менее лишним.
У Лоуренса в кошельке пара сотен баксов, и, если он захочет, он будет жить в отеле, но почему то адрес одноклассника возник в голове быстрее, чем он успел проанализировать ситуацию «я поссорился с матерью и сбежал из дома, куда идти?». И автобус до района одноклассника тоже пришел очень вовремя, и ловил по пути только зеленые светофоры. Может, это знак, что именно так должен был поступить Лоуренс?

Но сейчас он смотрит на Клода и сомневается в рациональности своего решения. Мисс Науэлл – максимально приятная и радушная женщина, радуется, что к её сыну приехал друг, уже хлопочет насчет обеда на четверых. Мистер Науэлл -  не менее широкой души человек, тут же определяет, что Лоуренс будет спать в комнате сына, что у них есть запасная одежда на всякий случай, что «можешь чувствовать себя как дома».

Второе, о чем задумывается Лоуренс: каким образом у таких открытых и добродушных людей вырос такой закрытый и замкнутый сын?
Хотя чувство юмора у Клода одно с отцом. И смех очень похожий.

- Так понимаю, мне не стоит спрашивать, что произошло? – Клод открывает дверь в свою комнату и пропускает вперед Лоуренса, который гадает, как же выглядит «крепость» одноклассника.

Выглядит она вполне ожидаемо: телескоп, направленный в окно, бросается в глаза сразу. Потом взгляд перескальзывает на лабораторный стол с химическими реагентами. На компьютерный стол. На огромный, чуть ли не в половину стены, книжный шкаф, высотой до потолка. Он даже не заметил сначала кровати, но потом она обнаружилась как раз таки за книжным шкафом – как будто он отделял спальное место от всей остальной комнаты. Как будто кровать – отдельное царство, не научное, а нормального человека.

- Я тебе обязательно расскажу, но чуть-чуть позже, - и Лоуренс сует свой нос по всем уголкам комнаты, даже не спрашивая разрешения. Интересно, любопытно, совершенно другой мир. Чем-то похоже на клуб Гениев, но более…комфортно, что ли. Рюкзак сразу нашел свое место в углу комнаты, как-то по-сиротски, словно в этом углу должен быть нашкодивший Квин, а не его рюкзак. Но мысль глупая, откидывается сразу же.

Мисс Науэлл зовет их обедать, а Лоуренс нацепляет на себя самую из вежливых и учтивых масок. Он знает, что они не сработают на Клоде, но сейчас у него сегодня другая цель – остаться в этом доме хотя бы на сутки. Он уверен, что одноклассник не выставит его за дверь, а если и попытается, то, если понравиться родителям, они смогут уговорить Клода оставить Квина в их доме на «ещё чуть-чуть». В конце концов, когда Лев появился на пороге дома, нервно сжимая лямку рюкзака и говоря неловкое «привет, можно остаться у тебя на ночь?» - Клод его не выгнал, не погнал взашей. Тяжело вздохнул, потер переносицу пальцами, но все таки впустил к себе.

И Лоуренс благодарен. И сделает всё, чтобы не доставлять неудобств.

Кроме той, что он сам по себе – одно большое неудобство для семьи Науэлл.

Чем дольше он смотрит на Бьякую, тем больше общих черт он замечает между ним и сыном. Одинаковая улыбка, одинаковый цвет и прищур глаз, один цвет волос, одинаковая челюсть. Если бы Клод был экстравертом, то наверняка был бы похож на своего отца.
Третье, о чем думает Лоуренс: он был бы рад, если бы Клод был копией своего отца – тогда им бы было легче найти общий язык. Потому что почему то с Бьякуей общаться проще, чем с Клодом, который весь обед сидит и молчит. Словно опять упал в свои размышления или слушает болтовню своих часов.

Четвертое: Клод молчит не потому, что задумался, а потому что не справляется с тем спектром эмоций, которые вызвало появление Льва в его доме. Непростительное вторжение в личное пространство. Нет, конечно, ученый сам дал адрес, но как-то не ожидал, что всё обернется подобным образом.

- Ты злишься? -  уже после обеда спрашивает Лоуренс, когда мисс Науэлл уходит на кухню мыть посуду, а мистер Науэлл скрывается в гараже в порыве «я сейчас тебе свой мотоцикл покажу, закачаешься!».

- Нет, - и не смотрит в глаза.

- Ты врешь.

- Нет, - и уже смотрит, - Я просто сбит с толку. Неожиданно. Мог хотя бы предупредить. Я не против, просто…правда не ожидал.

И протирает глаза. Тут уже губы поджимает Лоуренс. Он хотел бы предупредить, но сам не несет ответственности ни за свою жизнь, ни за свои действия сейчас. Он буквально перекладывает ответственность за себя на Клода, потому что сам уже устал её нести. Плечи не выдерживают, но почему то кажется, что плечи одноклассника сильнее, чем его собственные.

- Прости за это. Поверь, я тоже не ожидал, - «что поругаюсь с матерью настолько, что единственным для меня выходом будет сбежать».

- Ты сюда надолго? – снова скользит глазами по столу, хмурится.

- А уже хочешь выпроводить? – он правда не хотел, чтобы это звучало резко.

- Нет. Просто прикидываю план на ближайшее время с учетом тебя.

- О, поверь, я не буду тебе мешать. Максимально незаметно. Я умею сливаться с местностью, - и улыбается, широко и фальшиво.

- Ты не мешаешь, - Клод отрывает внимание от стакана и смотрит прямо в глаза Лоуренсу, - Ты уже здесь. Ты уже в гостях. И ты уже остаешься тут как минимум на одну ночь. И тут тебя никто не обидит. Выдохни.

«Ты в безопасности». Это тот подтекст, который он мечтал услышать в словах ученого. И который, кажется, все таки слышит.

Обещание продолжить.
SYML- Where's My Love Alternate Version

Клод выталкивает чемодан со своими вещами к машине, поудобнее перехватывает горшок со своим маленьким огородом, и ногой толкает чемодан вперед, чтобы он перешел на движение на колесиках.

- Я, конечно, подозревал, что уезжать будет тяжело, но не подозревал, что в таком смысле! – бурчит сам себе под нос, находя глазами синий джип с эмблемой NASA на одной из дверей – машина его отца, который очень любил выпендриваться связями.

- Хватит ворчать, - позади него появляется Лоуренс, который несет очевидно не свой рюкзак и сумку с книгами, - Тебе зачем двадцать восемь справочников по фармацевтике?

- Я был уверен, что стану врачом, - он бы отмахнулся, да руки заняты, - Потом понял, что, если выпущусь, то первый год буду делать что угодно, но только не работать. И не получать высшее образование. И вообще забью на учебу, на сколько это вообще возможно с моей головой.

- Надо отдохнуть, - понял Лоуренс, оставляя сумки у багажника машины.

Отец Клода – высокий, с такими же светлыми волосами, как у сына, с таким же разрезом глаз и такой же формой челюсти. Но категорическая разница между ними состоит в том, что он светился радостью, чего за Клодом наблюдалось редко. А ещё он чертовски громкий, улыбающийся и какой-то совершенно противоположный сыну.

- О, ты, наверное, Лоуренс? Кло много про тебя рассказывал! – и он радостно пожимает руку Льву, хотя тот её даже не протягивал, - Рад наконец встретиться с тобой! Спасибо, что позаботился о моем сорванце!

И мистер Науэлл начинает активно загружать принесенный вещи в багажник. Суматошно, но никак не нервно.

- Рассказывал? Кло? – спросил тихо у уха ученого Лоуренс.

- Рассказывал, - тот закатывает глаза, - Кло. Придумать сокращение к имени из четырех букв трудно, но мои родители справились.

- Можно ли это считать знакомством с отцом?

- Ну, заочно вы и так уже знакомы, - Клод разворачивается обратно к приюту – осталась пара вещей, которые нужно забрать, а отец справится и без него.

- Никогда бы не подумал, что у такого «солнечного» человека мог вырастить такой «мрачный» ты, - щурится по-лисьи, довольный своей подколкой.

- Предпочитаю думать, что я в этом тандеме «лунная» сторона, - ученый тихо засмеялся.

Матиас уже уехал – прощаться с ним было очень… в их «стиле». «- Не разъеби себе голову по пути – Да-да, я тоже буду скучать». На самом деле не будет. Он достанет Матиаса из-под земли и терять с ним связь не планировал. Понадобится – поедет за ним в другую страну. Дания, Норвегия, Аляска, хоть Япония – пусть прячется где угодно. Клод очень упорный.

Эйбла должны были забрать завтра. С ним он попрощался с утра, получил в качестве прощального сувенира золотое перо и пообещал писать письма. По крайней мере для Голдена это было важно, так что первое время они точно будут поддерживать общение.

Клод осматривает комнату, подхватывает на плечи готовые сумки с одеждой, а Лоуренсу протягивает ещё стопку книг, которая не поместилась в пакеты. Спускаясь вниз, ученый бросает взгляд в окно в коридоре и застывает, зацепившись взглядом за блики закатного солнца на стекле.

- Мне надо будет украсть тебя ещё на некоторое время, если ты не против, - еле касается свободной ладони Квина, и тот кивает, согласный быть украденным.

Науэлл Старший светился не хуже шара в небе – подхватил тут же сумки у Кло, ловким движением отобрал книги у «приятеля сына», закинул всё в машину и был готов уже открывать дверь пассажирского сидения, как увидел, что Клод снова направился к приюту, засунув руки в карманы джинс. Лоуренс развел руками, как бы извиняясь перед «старшим», и последовал за ученым.

- Я могу теперь называть тебя «Кло»?

- Не надейся, что я буду звать тебя в ответ «папочкой».

Смех Квина – лучший звук на свете.

Сова останавливается перед учебным корпусом приюта и смотрит на здание. Молчит. Минуту, две. Тяжело выдыхает. Выдает тихо-тихо:
- Охуеть. Я думал, мы покинем это место вперед ногами.

И Лоуренс выдыхает так же тяжело. Действительно – «охуеть».

Они проходят вдоль беседки, вдоль парников, вдоль ульев, вдоль пруда, вдоль стадиона. Этакий «круг почета» по территории приюта. Заходят во внутрь и замедляются у некоторых дверей – вот медпункт, вот их классы, вот библиотека, вот столовая, вот кулинарный, вот клуб, в котором вообще началась их история. Клод прощается с камерами наблюдения, а Лоуренс не мешает – чем он вообще может помочь в этих маленьких «ритуалах», кроме того, чтобы быть где-то рядом.  Они поднимаются на крышу, с которой видно всю территорию приюта, и Науэлл щурится, рассматривая её.

- Ты выглядишь расстроенным, - Квин прижимается плечом к плечу, заглядывая в лицо уже бывшего одноклассника.

- Растерянным, честно говоря, - пальцы находят ладонь Лоуренса и сжимают её, - Я не шутил. Я правда думал, что покину это место исключительно на машине скорой помощи. Или овощем. Половина на половину. А тут, оказывается, вне приюта есть жизнь…

- И ты боишься того, что будет дальше? – Лев сжимает ладонь в ответ.

- Честно говоря, немного? Я совсем позабыл, по каким правилам живет внешний мир. Вдруг они изменились за то время, пока мы выживали тут? Вдруг я приду в него со своей истиной, а меня отбортуют, как непригодного? – дергает плечами, отваживая наваждение, - Разумом понимаю, что эти рассуждения иррациональны, но избавиться от них не могу.

Лоуренс ничего не говорит в ответ, кладет голову на чужое плечо и смотрит в закат. Он уже привык – иногда Клоду надо просто говорить, чтобы систематизировать то, что происходит у него в голове. Он мог сам себя успокоить, как никто другой. Участие не обязательно. Достаточно просто…

Быть рядом.

- Какие планы на ближайшие полгода? – неожиданный вопрос от Науэлла, - Не хочешь съездить куда-нибудь? Я в стольких местах мечтал побывать, а сейчас думаю, что в одиночку не то.

А у Лоуренса дома мать, которая ждет не дождется, когда сможет дотянуться своими ручками до способностей сына. У него определенное будущее в медицине, которое не приемлет задержек. У него что в приюте, что дома – клетка, из которой невозможно вырваться. Другие города и страны кажутся чем-то далеким и невозможным. Несбыточным.

Но Лоуренсу вообще везло на «невозможное». Клод же был рядом.

- Было бы неплохо, - и Квин щурится на солнце, как кот, впитывая в себя последние теплые лучи сегодняшнего дня.

Науэлл хмыкнул в ответ. Если Матиаса он готов доставать из-под земли, то Лоуренса он достанет даже из другой вселенной. Заканчивается учеба, заканчивается приют, но не они. И сейчас – не прощание, а «обещание продолжить».