Стрекотание кузнечиков в высокой траве ознаменует новый жаркий денек, когда окна в аудитории открыты нараспашку, впуская легкий майский ветерок в душную аудиторию, полную гомона проснувшихся учащихся. До первого занятия еще пара минут, потому учащиеся класса II-II стараются урвать глотки свободы перед долгим просиживанием штанов за параграфами учебника по математике. Кто-то кучкуется в углу аудитории в компании товарищей, обсуждая свежие сплетни вчерашнего дня. Другие и вовсе сидят на партах, болтая ногами и весело хохоча. Самые ответственные перечитывают учебник; самые безответственные стараются успеть списать домашнюю работу. Это утро такое же как и всегда. Самое обыкновенное пятничное утро в преддверии выходных.

Только для некоторых пятница давно перестала быть обычным днем. И этот кто-то наконец открывает дверь аудитории, вваливаясь внутрь, словно не отсутствовал ближайшее время на занятиях. Вваливается так, словно на его щеке все еще нет пластыря (благо, остался последний). Вваливается так, словно не приковывает к себе взгляды знакомых одноклассников.

Лоуренс Квин – звезда сводки классной жизни номер один за эту неделю, наконец-то явил миру свое лицо, хорошенько подправленное сначала Шакалами, а после и медикаментами. Сейчас он выглядит… Сносно? Синеющую щеку он компенсировал яркими стрелками на уголках глаз. Кажется, словно сегодня он специально вывел хвостики длиннее и ярче обычного, будто это сместит акцент чужого зрения на них. И напротив, он вовсе не старается скрыть забинтованную руку, придя на занятия в черной водолазке без рукавов. Он выглядит ухожено, он выглядит стильно – ничего необычного, чего бы ни видели остальные. Но его выражение лица было намного спокойнее обычного. Словно сегодня он надел маску «мне чихать на всех и всё».

Ему достаточно пройти меж рядов парт всего пару шагов со своим громоздким рюкзаком наперевес, как на эти хрупкие плечи уже начинает вешаться какой-то гиперактивный и громкий жук с криками «Оно живое!». Чрезмерное внимание, чрезмерная радость. Ларс криво улыбается этому проявлению заботы, упираясь ладонью в чужую щеку и отодвигая одноклассника подальше от себя.

- Ага-ага, живой. А теперь будь солнышком и убери клешню.

Бесполезно. Радость одноклассника еще задерживается на несколько минут, заставляя Квина смириться и опустить плечи на выдохе. Если нельзя сбежать от урагана – подожди, пока он сам уйдет. И пока Ларс выжидал, то боковым зрением заметил Его. Клод Науэлл – человек, ворвавшийся в его жизнь стремительной кометой, оставившей след.  [float=left][/float]Единственный, не считая Мигеля, кто был с ним рядом все это время. И единственный, кто видел его в самом своем ужасном виде. Замирая взглядом на чужой фигуре, он слегка хмурит брови, становясь строгим. Или делает вид. Очень убедительно. Медленно и учтиво кивает Клоду в знак приветствия, наблюдая за ним в прицел внимательного взгляда. Сто процентов, Клод не слишком верит в его игру, но наверняка подыграет: зачем давать одноклассникам лишний повод заподозрить «тайную и порочную связь совершенно не сочетаемых людей»? Брови Ларса, вздрогнув, изгибаются грустно и несимметрично. И он спешит отвернуться, прошагав к своей парте.

Занятия прошли… ровно? За тем исключением, что на каждое он просил своих соседей поделиться учебником или выдать ему дополнительный. Кто-то смело заметил: «Ларс, у тебя весь портфель битком же забит. Ты там камни что ли принес вместо книг?», и он отвечал им с лисьей улыбкой «ага, конечно». Иные, проходящие мимо в перерывах между занятиями, отмечали, что от Квина исходит приятный аромат не то кофе, не то шоколада. И Лоуренс все с той же липовой улыбкой, заправляя пряди волос за ухо, отвечал «Ага, новый парфюм». Из всех лжецов он был главным.

Эти занятия длились непривычно долго после, пусть и маленького, но перерыва. Благо, он знал, чем себя занять: пока одни терзали взглядом доску с выведенными на ней цифрами или буквами; Лоуренс, подперев щеку кулаком, украдкой смотрел на сидящего через ряды Клода. Буквально таранил его спокойным и размеренным взором полуприкрытых глаз, изредка переводя их на пейзаж за окном.

Когда последний звонок прозвенел, ознаменовав конец нудных уроков и начало всеми любимого обеденного времени, Квин подорвался с места, хватая рюкзак. Не обращая внимания на окликнувших его одноклассников, что предлагают отобедать с ними, он стремительно шагает через кабинет, пока не останавливается прямо перед партой собирающегося Клода. Смотря на него сверху вниз, Квин держится за лямку портфеля до побеления костяшек.

- Науэлл, ты идешь со мной.

Он произносит это настолько твердо, насколько может. Он не знает как правильно формулировать свои желания без иллюзорной дымки мухлежа. Клод может уйти, если хочет,- но Квин обязательно его удержит и потянет за собой, воспрепятствовав попытке скрыться. Но в глубине души, каким-то смутным подсознательным чувством, он надеется, что тот согласится добровольно. И на тон его голоса не влияет даже череда удивленных взглядов одноклассников на фоне – сейчас это все не важно. И все равно бесит.

- Давай, идем.- Цыкнув языком, добавляет Ларс уже более тихо и раздраженно, разворачиваясь на пятке кед и покидая аудиторию.

Теперь дело за малым – довести Науэлла до самого укромного и заранее выбранного им уголка Сада. Как жаль, что весь этот путь нервный и идущий впереди Ларс готов провести молча.

При всей его напускной строгости и решимости, сердце было готово вырваться из груди от волнения. Боженька, можно, сегодня мне повезет?

«I’m in love with a fairytale
Even though it hurts
‘Cause I don’t care if I lose my mind
I’m already cursed…»

Приглашая Клода проследовать за собой, Ларс чувствует себя странно – будто бы прикормил уличного, но чертовски очаровательного и красивого пса. Дворовые собаки – а Ларс знал это по своему опыту,- всегда ведут себя опасливо в первые минуты приручения: не базлаются и не прыгают на ноги, не дают тронуть себя незнакомой, таящей возможную угрозу руке, не решаются схватить угощение и подолгу, случается, не идут с тобой на контакт. Бродяги успевают всей своей шкурой прочувствовать тяготы внешнего, враждебного для них мира – мира, где познаешь голод, где познаешь холод кварталов и хулу жестоких зевак. Собаки знают не только преданность изнутри – собаки знают и предательство извне. С того дня, как пробуешь опустить свою руку на пеструю макушку, каждый день тебе приходится по кусочкам, по маленьким частичкам отвоевывать право на доверие. Сначала тебе дозволяется приласкать ее, если будешь медлителен и осторожен – если предупредишь свое намерение успокаивающим «хороший мальчик» и «тише, тише». Потом тебе дозволяется сидеть рядом, занимаясь своими делам – чтением, мелкой уборкой, починкой или готовкой. Потом пес, сочтя тебя не опасным, начинает бегать за тобой вертлявым хвостиком. Он все это знал.

Только вот… Клод – не бродячий пес. А он вовсе не добрый сомаритятнин, готовый принять с распахнутыми дверями кого угодно. И все же где-то в глубине души он теплил мысль, что однажды суждено проснуться на диване в гостиной, чувствуя приятное тепло под боком – мирно дремлющая бродяжка сворачивается клубком рядом с твоим телом, зорко охраняя сон хозяина встопорщенными длинными ушками. Некоторые собаки сдруживаются с тобой охотнее, некоторые сохраняют серьезный и обособленный настрой до самого конца: единственное, что уяснил для себя Лоуренс – иногда нельзя быть чересчур настойчивым. Всегда должно оставаться место для отступления.

А оставил ли он это место? Коридор за коридором, поворот за следующим… Он вел Клода в тишине, оставляя лишь догадки, куда именно лежит их замысловатый маршрут. Сердце громко отбивает такт, отражаясь тихим звоном в ушах и легкой гипертермией головы. Когда это только Лоуренс Квин превратился в какую-то скромную младшекласницу, колеблющуюся под плакучей ивой с валентинкой-признанием? И ведь он не совершал ничего криминального… Ему всего-то нужно было несколько минут чужого времени.

Когда они пересекли границу учебного корпуса и улицы, Лорунес остановился, выпрямляя шею, всматриваясь куда-то высоко в небо, в эти клубящиеся и плывущие вдаль облака.

- Извини.- Громко заявляет тот, не оборачиваясь к своему спутнику.- Мне не стоило тебя игнорировать. И не стоило тогда уходить без весточки. Но,- и какие же оправдания придут вам в голову в этот раз, мистер Квин?- Так… было нужно. Пойдем.

Он старался сохранить контакт без взора на лицо собеседника, и вместе с тем старательно и тщательно подбирал слова в своей голове. И прежде чем он успеет ляпнуть очередную глупость – стоило поспешить и ступить мягкой подошвой прорезиненных кед на мягкую майскую траву. Такую зеленую, свежую, от которой в воздух поднимался аромат чего-то не омраченного и вселяющего надежду. Квин словно знал, какое место идеально подойдет для примирения. Средь каких цветущих растений ему стоит заговорить со своим спасителем, сыгравшем немало важную роль в восстановлении молодого льва.[float=left][/float] Сад встречает невероятным цветением и бомбой запахов, взрывающейся в носу какой-то невероятной консистенцией пионов, роз и чего-то нежного. Это место особенное, о нем даже ухаживают какими-то магическими методами, поддерживая репутацию зеленого и цветущего оазиса средь всей этой серости и муторности дней. Где-то впереди журчит вода, а Квин, быстро прошагавший до обозначенного лично для себя места, суетливо освобождает место в рюкзаке, на ходу подпирая его коленом согнутой ноги.

- О, погоди минутку.

И этого достаточно, чтобы успеть расстегнуть молнию, поставить громоздкий рюкзак на влажную от утренней росы траву и извлечь из него плед. Да, тот самый клетчатый плед цвета пыльной розы, что он бережно раскладывал каждое утро на своей кровати,- ради такого дела он не побрезгует постирать одной из любимых вещей. Достаточно небрежно расстилая его по полянке меж кустиков роз и каких-то голубых цветочков (признаться, он не был силен в ботанике настолько хорошо, чтобы по строению соцветия с первого взгляда определить класс и принадлежность растения..), где-то под нос бухтя, насколько это занятие бессмысленно, если в дальнем уголке все равно образуется складка, Ларс все же рухнул на уготовленное место, похлопав рядом с собой ладонью.

- Ну, чего стоишь, присаживайся.

Важно и немного растянуто произнес Квин, копошась и дальше в своем бездонном рюкзаке. В пору хоть называть его отныне Гермионой Грейнджер, что в своей сумочке готова уместить хоть целое здание, если того потребует ситуация.

Мельком он бросает взгляд на Клода, ловя себя на интересные мысли. До недавних пор Ларсу представлялось немыслимым, что хоть что-то в стабильной системе его мироощущения может пошатнуться. Но вот, в его жизни возникает беловолосая сова с прекрасными глазами цвета спелого граната, и он уже готов прозябать за нехарактерными ему увеселениями, лишь бы угодить тому, кто не просит ничего взамен своей помощи.

- Я не отниму у тебя много времени.- Словно оправдывается Ларс, переводя взгляд со своего рюкзака на спутника, как-то по-тупому постоянно переводя взгляд. Ему неуютно, ему неловко, но он не может отступить от первоначального плана.

Именно потому он протягивает Науэллу запакованное нечто в крафтовую бумагу, перевязанную бичевкой. Было несложно найти немного «модной» по современным меркам обертки средь старого упаковочного материала одежды. Было несложно вытянуть немного специальной декоративной веревочки из клуба. И уж тем более поразить преподавателей с курса природным обаянием в погоне за прозрачным скотчем для запаковки.

К чему столько сложностей? Это все люди. Это все Клод – удивительное создание; он оставил особенный, ни с чем не сравнимый отпечаток, лишь коснувшись чужой жизни своими неосторожными руками с малокровной бледностью; он оставил воспоминания о себе, мысли и чувства, свои рукописи, оставляя едва ощутимый аромат своей кожи на подушечках пальцев. Ларс помнит, как изничтожил белый халат Клода своей кровью. Ларс отчего-то понимал, как эта вещь важна Науэллу. Говорящему такими умными речами. И потому он днями и ночами, с помощью собственных связей и методик доставал новый и свеженький халат. И потому он целую ночь просидел за иголкой и ниткой, что не в характере Ларса, вышивая инициалы одноклассника поверх кармашка с левой стороны груди, постоянно протыкая собственные подушечки. И потому он так бережно запаковал свой подарок в крафт, подсовывая тому, с кем выстроил, пусть и не совсем осознанно, эмоциональную связь.

- Возьми. Это подарок.- Немного в нос говорит Ларс, потирая указательным пальцем ноздри и смотря куда-то в сторону, пока дрогнувшая протянутая рука держит крафт и тычет им в плечо привлеченного к своей маленькой авантюре однокласснику.- Нравится или нет, обратно не приму. Так что тебе придется взять.

Он говорит важно. Немного нервно.[float=right][/float] Эмоциональные связи между людьми подвижные, живые, сложные, как само устройство непознанной Вселенной – ты чувствуешь себя ее частью, частью единого целого, частью человеческого рода, лишь тогда, когда позволяешь себе обрасти человеческими связями, словно восточно-европейскими вьюнками. Но ему недостаточно этих неловкостей. И потому Квин выуживает следом за крафтом небольшой контейнер из своего портфеля, шумно ставя на плед и открывая пластиковую синюю крышку.

- Это тоже тебе. Компенсация за отнятое время.- В контейнере ароматный кусочек торта, пропитанный от и до горьким шоколадом, но навевающий своим ароматом что-то ягодное и кофейное. А рядом маленькая вилочка.- Я помню,- совсем тихо говорит Ларс, потупив взгляд в собственные колени, словно боясь, что их услышат,- что ты говорил о шоколаде и своей способности. Не знаю, угожу тебе или нет. Но я попытался совместить несколько коржей разной пропитки. Черника, кофе и шоколад. Крем в трех слоях тоже разный. Но в тандеме они должны создавать неплохое сочетание.- Все же я пробовал…- Крем тоже шоколадный. В общем, это все твое.

И он отворачивается, убегая от чужого взгляда. Наверняка, он сейчас выглядит как полнейший дурак. Но и пусть… В коем-то веке он делает что-то от чистого сердца.

Ларс никогда не задумывался о том, что его воля в каждом совершенном действии может быть тщательно рассмотрена кем-то в лупу и интерпретирована множеством смыслов. Всякое его самоуправство было менее анализировано им самим и свершалось в силу личных порывов, коим он привык следовать. Так и сегодня. Он даже и предположить не мог, насколько заставил нервничать одноклассника своим неоднозначным поведением и порывами.

Нет, безусловно, он видел этот отпечаток напряжения, что отразился в хмурых бровях, а после и в полнее изворотливых изгибах последних в ответ на его «подарок». Разумеется, ему было совсем не комфортно говорить одному в тишине. И сердце билось быстро-быстро, едва успевая забрасывать кровь по толстым путям сосудов, лишь бы хозяин целого огромного механизма не отбросил концы от накала напряжения. Было немного страшно. Самую капельку. Но он продолжал свое дело в надежде, что хотя бы успеет исполнить заготовленную часть маленького похищения Клода на природу до того, как его пошлют на три веселые буквы. А ему, собственно, не привыкать туда ходить… Но хотелось бы избежать посыла именно сегодня.

И когда Клод заливается громким смехом, Ларс замирает. Замирает с дурацки глупым выражением лица, отрываясь головой от подпирающего прежде щеку кулака. Замирает с характерным «чего?!» во взгляде. Замирает, заливаясь краской по всему лицу. Стыдно, страшно, непонятно. Он ожидал чего угодно, но только не смеха. К такому сценарию его жизнь не готовила. И Лоуренсу оставалось только удивленно и нервно хлопать глазами в ожидании объяснений. А вот и они.

Отлегло. Отлегло не только у Клода, но и королевы. Тихо прыснув, он изогнул бровь и усмехнулся, плавно опуская лицо на подставленный кулак обратно и рассматривая смеющегося одноклассника с легким оттиском улыбки на губах.

- Ну ты…- Пытаясь подобрать слова, он расслабляет плечи. Да и в целом расслабляясь, отпуская напряжение в небо, словно воздушный шарик. Пусть лопается где-то там, высоко-высоко, где ему уже не застать эту картину взглядом.- Неужели я настолько злодейски выгляжу в твоих глазах?- Квин мелко подрагивает в плечах от сдерживаемого смеха, сдавленно произнося.- Балда. Ну честное слово, балда ты, Клод.

Нервотрепка утомляет, хоть и пикировать с нее было забавно. Куда приятнее вдыхать аромат майского воздуха, наполненного разными оттенками цветов и свежести, впуская эту свежесть в легкие и отзываясь долгим облегченным вздохом. Несмотря на легкое недопонимание, все идет относительно неплохо. Настолько, что Ларс позволил себе откинуться назад в полулежащее положение и подставить лицо под лучи солнца, пробивающиеся сквозь листву деревьев.

- Ничего. Я тоже хорош. Не надо было ломать всю эту театральщину. Но с другой стороны, так  эффектно бы не вышло.- Позволяя солнцу ласкать своим теплом щеки и лоб, он краем глаза взглянул на мешкающего Клода, покачав недовольно головой.

Такими темпами эта сова добьется того, чтобы Ларс поправился на кило-два. И как же тогда влезать в свои любимые штаны? Как тогда красоваться в тщательно подобранном гардеробе на все случаи жизни? А еще придется полюбить сладкое вне кружка. Какие пугающие перспективы.

- Я на диете.- Соврал Лоуренс, но спустя пару мгновений работы шестеренок в голове, он добавил.- Да и вилка одна. Я могу съесть один кусочек, если тебя это устроит. А если не устроит, то мне придется насильно кормить тебя с вилочки тортом.

Квин широко улыбается. На самом деле он не собирается этого делать, прекрасно помня, какую рожу корчил Клод, когда тот к нему прикасался. Но припугнуть-то стоит!

- Если ты не попробуешь, то я расстроюсь.- Не дожидаясь реакции, Ларс перешел в наступательную тактику.- Все же я столько попыток истратил, чтобы добиться идеального вкуса. Старался, понимаешь ли, для тебя. Так что у тебя нет выбора, нужно пробовать. Не каждый в приюте готовит такой мусс из шоколада как я.

Сам себя не похвалишь – никто не похвалит. Врет. Обычно его стряпню восхваляет чуть ли не вся банда, поэтому у льва нет сомнений, что Клоду придется по вкусу подаренная сласть. Зато сомнения возникали по другому поводу. И этот повод крайне нерешительно лишался своего бантика из бечевки.

- Ну же, ну-у.- Протянул нетерпеливо и дурашливо Квин, мотая головой от плеча к плечу, покачивая длинными прядками волос.- Давай, открывай подарочек.

Хлопая ладонями по покрывалу, проваливаясь вместе с тканью в мягкую траву, Квин уставился на спину копошащего Клода, позволяя сердцу отбивать громкие дифирамбы в предвкушении результатов его трудов. Столько сил было брошено на поиски нужного халата, столько нервов на вышивание инициалов. Столько уколов иглы пережили его нежные подушечки, что до сих пор побаливали от множества мелких повреждений. Когда он вообще в последний раз так сильно для кого-то старался?

- Я не знал, какой размер тебе нужен. Но прикинул, что у нас может быть примерно один.- Задумчиво говорит Ларс, внимательно прослеживая за чужим движением рук.- Надеюсь, что подойдет. Примерь.

Лоуренс одобрительно кивает, не отводя взгляда от Науэлла. Будет неплохо, если сова решится натянуть на плечи знакомую ткань, успокоив червячка-«паранойю» в голове Квина. Наверное… Клод же не из стеснительных? Вернее, не из настолько стеснительных? Почему-то до этого момента Квин в своем знакомом даже не сомневался. Стесняться примерять белый халат будет другой. А для ученого это сродни надеть вторую кожу на себя. И этой кожи Квин его когда-то нагло лишил. Время платить по долгам.

- Ну... как?

Удивление. Именно это отражается на лице Квина, пока легкий майский ветерок колышет его волосы в нежном такте. Он смотрит на спину Клода сквозь мешающиеся прядки, не сразу заправляя их за ухо быстрым движением руки. Почему-то ему казалось, что каждый в их классе знает о натуре льва и его «тяге» к чужим телам.  Но, о, чудо, нет. Оказывается, еще встречаются такие индивиды, что остаются в неведении. Оно же было и лучше: непредвзятость, открытость и узнавание совершенно с других страниц книги. В знакомстве с Клодом, довольно странном и до безумия кинематографичном, все шло по иному сценарию. Не как с остальными. По-особому.

- Конечно. Тянет.- Легко заявил Ларс, сводя это замечание скорее в ненавязчивую шутку.- Чужие тела так пленительны. Столько загадок в себе таят. Особенно тела юношей.

Особенно твое, Клод Науэлл. Уж кто бы мог подумать, что у такого скромного и добродушного парня могут быть столь страшные шрамы. Сколько боли успел ты пережить? И насколько сильно успел отравить твою душу этот приют?

- Да и касаться кого-то так приятно.- Последнее он заявил с легким флёром задумчивости, но успевая оговориться.- О, только не подумай, это не значит, что я осуждаю тех, кому касания неприятны.- Возможно, стоило промолчать.- У всех свой способ общения, свой способ контактов. У кого-то кинестетический выходит на первый план. Все мы тут ребята разные.

Он снова улыбается, слегка наклоняя голову вбок, словно говоря: «ну же, ты же не обидишься на мои слова, правда?». Тем более, день совсем не располагал к распрям и спорам. Напротив, сегодня должно быть легко. И каждый путник должен обрести спокойствие, умиротворение. Разве не для того придуманы сады? Сбежать от холодных мрачных стен к чему-то живому. К чему-то, что действительно добавит красок в жизнь. В период цветения. С кем-то, кто не несет в себе агрессии.

Напротив, только созидание. Клод примеряет халат, и, кажется, Квин ловит легкие флешбэки минувшего кровавого вечера в голове. Когда он просовывает руки в отглаженные рукава, он слышит звук открывающейся двери. Когда поправляет воротник, то слышит сквозь мутную пелену шума в ушах «Ты меня слышишь? Кивай или качай головой». И когда Науэлл предстает перед ним в своей ослепительно белой броне, на губах Ларса застывает улыбка Моны Лизы. Почему-то сейчас эти воспоминания вызывают не столько боли, сколько успокоение. Если бы Клод тогда не явился… Если бы он тогда не позволил опереться о свое плечо, испачкать дорогую вещь в крови… Ах, если бы…

- Тебе очень идет.- Тихо произносит Лоуренс, осматривая преобразившегося одноклассника.- Не прогадал с размером, вот и хорошо.

Он успокаивается. Немного задирает нос с довольной улыбкой, словно маленький ребенок, совершивший великое дело – поделку в детском саду для любимой матери; и теперь этот ребенок получает похвалу, ради которой он так упорно возился с цветной бумагой и клеем.

- Да, не теряй. И не позволяй кому-то еще его испачкать, ладно?

Квин по озорному подмигивает однокласснику и возвращается в сидячее положение. Впереди торт. Как бы он ни хотел избежать этой участи дегустатора, но выбор у него не то, чтобы был. Он окидывает одноклассника наигранно молящим взглядом, словно вопрошающий домашний питомец, в надежде, что хозяин сжалится и позволит ему легкую шалость: не есть этот торт. Н-нет? Не прошел номер? Какая жалость.

- Если я не влезу завтра в свои джинсы, то это ты виноват.

Лоуренс показывает ему язык и берет вилку. Поддевая нежный мусс и отламывая где-то с краю кусочек сласти, он подставляет свободную ладонь лодочкой на случай, если десерт решит сбежать от дегустатора. Достаточно быстро и профессионально подводя вилку к губам, он накрывает сласть губами, стягивая ее с вилки. Закрывает глаза. И замирает.

Нежнейший кусочек торта был готов раствориться на его языке, настолько нежен и легок был его крем. Вкусовая бомба начала свое действие с оттенка свежесваренного утреннего кофе, когда ты плеснул его из турки в кружку и вышел на веранду своего летнего дворика послушать пение птиц. После глотков терпкости бомба раскрывается нежным шоколадом: молочный, топленный со сливками – как соломенная шляпа, надетая на голову, но пропускающая лучики солнца, греющие нежное лицо. За молочным шоколадным кремом раскрываются тающие бисквиты, дарящие небывалую сласть, грамотно граничащую с горечью арабского напитка. Это босые ноги проваливаются в зеленой траве, орошенной утренними капельками. Но земля уже успела прогреться, поэтому зеленая дорожка не вызывает дискомфорта. Хочется бегать по этой траве, раскинув руки в стороны. И где-то между подушками этих сочетаний происходит взрыв: маленький черничный взрыв кислинки, дополняющий картинку новыми нотками, собирающий весь пазл воедино. После хорошей прогулки по летнему саду у своего домика стоит остановиться у кустиков с ягодками, сорвав самые сочные и крупные. Легкий завтрак. Главный компонент, что не дает утонуть в вяжущей кислоте и непереносимой приторности. Да, этот торт был определенно хорош. По-крайней мере, рецепторы Ларса никогда его не подводили.

- Вот, теперь твоя очередь.

Выходя из «кулинарного транса», он протягивает вилку главному виновнику всего торжества, посмотрев тому прямо в глаза. Серьезный тон его лица разбавляется легкой ямочкой у приподнятых губ. Мягкий взгляд, направленный на Клода и протянутая рука. Никакой угрозы и опасности. Все условия соблюдены, оставался только Науэлл.

- Я пока налью чай.

Проба торта. Разлитый из термоса чай. И тогда они будут в расчете. Лоуренс Квин больше не должник за спасение собственной жизни. И это осознание дается ему тяжким уколом где-то под ребрами. Неужели..?